О главной беде России
Шариков: По-вашему, в чем главная беда России, Иван Арнольдович?
Борменталь: У России две беды, Полиграф Полиграфович, но к дуракам и дорогам они отношения не имеют. Главная беда состоит в отставании социально-исторического развития от заимствованной у Запада политико-правовой модели. В результате этого отставания власть и общество воспринимают прописанную в конституции модель как некую абстракцию, бумагу, на которой написано что-то красивое и далекое от реальности. Вроде к/ф «Кубанские казаки», вышедшего всего три года спустя послевоенного голода 1946-1947. Никто же не возмущался этой неправде, и вовсе не из страха. Кино воспринимали как красивую и светлую сказку — если не из этой жизни, то из прекрасного далека.
Шариков: Невольно вспоминается эпизод из к/ф «Почтальон»: механик ставит суровым воякам какой-то боевик, раздается неодобрительное улюлюканье, и механик, поворчав, меняет боевик на «Звуки музыки»… Люди ходили в кино не за правдой, а за красивой сказкой — даже если сегодня она кажется нам чрезмерно наивной и даже слащавой.
Борменталь: Но что интересно — в эти сказки охотно стали верить в наше время. Посмотрите сколько ностальгических комментариев под выложенными в YouTube советскими кинофильмами. Те из них, что приукрашивают тогдашнюю действительность, сегодня многими воспринимаются в качестве подтверждения счастья и процветания советских граждан…
Шариков: Вполне допускаю, Иван Арнольдович, что в глубине души эти ностальгирующие по своему советскому детству и юности люди вполне осознают некоторую идеалистичность как своих воспоминаний, так и ряда советских кинофильмов. Но им нужна мечта, если не о будущем (какой жили миллионы советских людей), то хотя бы о прошлом. Новую мечту о будущем им не предложили — вот они и цепляются за старую.
Борменталь: Пожалуй вы правы, Полиграф Полиграфович. Но вернемся к конституции. Вспомним сталинскую, 1936 года — демократичнейшая в мире, но ни слова правды. Ни о власти Советов депутатов трудящихся, ни о свободе слова и печати, ни о неприкосновенности личности с презумпцией невиновности.
Шариков: Презумпцию невиновности сталинское правосудие вроде и в теории не особо жаловало…
Борменталь: Это миф. Формальное отношение к ней советского правоведения отражается в труде А. Я. Вышинского «Теория судебных доказательств в советском праве«: «Решительно противоречат советскому принципу о бремени доказывания попытки подменить обязанность обвинителя доказать вину обвиняемого на обязанность последнего доказывать свою невиновность. Такие попытки явно извращают природу советского процессуального права, исходящего из принципа презумпции невиновности (praesumptio boni viri) обвиняемого, доколе его вина не доказана«.
Еще одно распространенное заблуждение касается признания признания (простите за каламбур) «царицей доказательств». Термин этот принадлежит вовсе не Вышинскому, а римскому праву двухтысячелетней давности, и подвергается государственным обвинителем тогдашних политических процессов сдержанной критике: «Таким образом, в делах о заговорах и других подобных делах вопрос об отношении к показаниям обвиняемого должен быть поставлен с особой осторожностью как в смысле их признания в качестве доказательства, так и в смысле отрицания за ними этого качества. При всей осторожности постановки этого вопроса нельзя не признать в такого рода делах самостоятельного значения этого вида доказательств«.
Но, как вы знаете, Полиграф Полиграфович, следственно-судебная практика в те годы была несколько иной, равно как и вся прочая реальность.
Шариков: Насколько уместно говорить о расхождении реальности с правом, если на пике репрессий вполне официально и гласно были созданы пресловутые «тройки НКВД», а пытки санкционировались руководством?
Борменталь: Полагаю вполне уместно, если принимать во внимание, что временные тройки вводились приказом наркома НКВД, а людей пытали по личному указанию Сталина и с разрешения ЦК ВКП. Не стоит путать беззаконие с анархией — репрессии не были стихийными, их организовали и регламентировали сверху. Да что там репрессии — в сталинской конституции, в отличие от брежневской, не было ни слова о руководящей роли партии, а «законодательная власть СССР осуществляется исключительно Верховным Советом СССР«. Так что с этой точки зрения беззаконием были и постановления ЦК, и тем более личные указания товарища Сталина.
Конечно, убийство Иосифа Виссарионовича его ближайшим окружением, жившим в напряженном ожидании очередной волны Большого террора, и хрущевская «оттепель» в значительной мере либерализовали эту реальность. Но в целом расхождение между писанными законами и общепринятой, считавшейся нормальной, практикой сохранилось. Я говорю даже не о вопиющей истории с расстрелом валютчиков, для которых, по распоряжению Хрущева, закону придали обратную силу. Несколько поколений советских граждан привыкли жить в правовой лжи (помимо очевидной большинству граждан лжи о загнивающем Западе), что конечно изуродовало их правовое мировоззрение. Сегодняшняя Россия не только пожинает плоды того советского лицемерия, но закрепляет его.
Шариков: Каким образом?
Борменталь: Достаточно вспомнить ругательный смысл, который «патриоты» вкладывают в слово «либерал» — при том, что либеральные ценности прописаны в российской же конституции. Идея авторитарного государственного устройства не нова — на законодательном уровне она была закреплена в России еще сто лет назад. Но противники либерализма почему-то не предлагают прописать в российской конституции монархию.
Шариков: Но так ли хороша эта конституция?
Борменталь: Это вопрос отдельный, хотя пожалуй действительно первостепенный. То есть прежде всего надо определиться с желаемой системой политического устройства — а уже потом добиться её законодательного оформления и твердо этого устройства придерживаться. Вообще же лучше Черчилля (который в свою очередь кого-то цитирует) не скажешь: «Демократия является наихудшей формой правления за исключением всех тех других форм, которые применялись время от времени«. И действительно, хорошая монархия лучше плохой демократии — но беда в том, что даже хорошая монархия со временем вырождается в плохую. А в демократии, худо-бедно, предусмотрены механизмы взаимного контроля, в лице разделения властей и свободы слова. Если чиновник, представитель исполнительной власти, нарушил ваши права — можно найти на него управу в суде. Если суд действительно независимый, но руководствуется плохими законами — можно добиться принятия хороших законов независимым парламентом. Но как мы уже выяснили, беда России в том, что вся эта демократия осталась на бумаге: парламент — карманный, суды — басманные…
Шариков: Но суд с парламентом могут зависеть не только от государства и его авторитарного правителя — зависимость может быть от олигархов. Как говорится кто платит, тот и заказывает музыку…
Борменталь: Не могу с этим не согласиться. Все будет зависеть от гражданского общества — насколько грамотным, организованным и упорным он будет. На Западе демократию современного образца (с разделением властей и свободой слова) не просто придумали — к ней шли постепенно, на протяжении многовековой борьбы за свои права — сначала баронов, потом третьего сословия, потом пролетариата, женщин, цветных… Именно поэтому там и появились 8-часовой рабочий день, пенсии, медицинская страховка, пособия по безработице, прогрессивная ставка подоходного налога и т.д.
Шариков: Вероятно и Великая Октябрьская этому поспособствовала, нагнав страха на мировую буржуазию… Но вернемся к первопричине — почему Россия отстала от Запада?
Борменталь: Вопрос о первопричине очень интересен. Весь ужас в том, что порой совершенно ничтожное событие становится судьбоносным. Как там у Самуила Яковлевича? «Не было гвоздя — подкова пропала. Не было подковы — лошадь захромала. Лошадь захромала — командир убит. Конница разбита — армия бежит. Враг вступает в город, пленных не щадя — оттого, что в кузнице не было гвоздя«. Классический пример — случайное крушение императорского поезда в 1888 году. В результате Александр III заболел и скончался в возрасте 49 лет, в 1894 году. Процарствуй он еще лет 25 — и история Российской империи вероятно была бы совершенно другой…
Шариков: Но ведь история не терпит сослагательного наклонения…
Борменталь: Сослагательное наклонение учит нас думать, а не просто заучивать имена с датами, как было принято что в моей гимназии, что в нынешней очень средней советско-российской школе. Но я вовсе не призываю представлять историю в виде последовательности случайных событий. Без них не обходится, но и объективные исторические закономерности никто не отменял, в их постижении и состоит задача историка. Возвращаясь к объективным причинам российского отставания, я бы выделил две.
1) Культурная изоляция.
Речь идет о принятии христианства греческого образца, сиречь православия. В бытность Византии, возможно наиболее развитой и могущественной цивилизации своего времени, это было вполне оправдано. Но с её гибелью Московская Русь стала единственным носителем этой религиозной традиции. В сочетании с кириллицей это стало причиной изоляции Руси от Западной Европы, которая, начиная с 16-17 века, значительно вырвалась вперед — по меньшей мере в технологическом отношении. Причина этого рывка заслуживает отдельного обсуждения — но пока зафиксируем тот факт, что принятие православия изолировало Россию от европейского культурного пространства.
2) Географическое расположение и размеры.
Во-первых, в средние века Русь приняла на себя основной удар монгольских завоеваний, не только разорительных, но и несших с собой азиатско-деспотическую модель управления.
Во-вторых, стала возможной последующая экспансия России на юг и восток. В значительной степени носителями этой экспансии было казачество — народная пассионарность находила выход. Проще говоря, смелые и вольнолюбивые бежали в какую-нибудь Запорожскую Сечь и Сибирь, а робкие и покорные оставались и закрепощались…
Шариков: Но позвольте, Иван Арнольдович — разве в Западной Европе не находила выход аналогичная пассионарность — в крестовых походах, колониальных завоеваниях, пиратстве…
Борменталь: Я думаю, масштабы выхода западно-европейской пассионарности были совсем другими. Крестовые походы, которые завершились в 15 веке, можно не брать во внимание, поскольку в это время отставание России от Европы было не столь значительным. А в более поздние колониальные походы отправлялись на нескольких кораблях, каждый из которых вмещал до полусотни человек. Остальным пассионариям особо деваться было некуда, поэтому их энергия была направлена в том числе на сопротивление закрепощению. Что, в свою очередь, способствовало усилению третьего сословия и становлению демократии.
В-третьих, превращение России в империю требовало жесткой централизации власти. Между тем одной из предпосылок демократии является местное самоуправление — подавляя его, вы подавляете и зачатки демократии. Это применимо и к западным империям, но они были колониальными — удаленные провинции были источником наживы и населялись людьми второго сорта. Зверства и грабежи в колониях западных империй никак на систему государственного устройства в метрополиях не повлияли. Тогда как в России, напротив, присоединенные земли вместе со своим населением тесно интегрировались в систему государственного устройства. При этом они (будь то Финляндия или вольные общества горцев Северного Кавказа) получили даже больше прав, чем русские губернии.
В-четвертых, Россия слишком поздно стала морской державой — между тем именно морская навигация в значительной степени способствовала развитию науки и технологий. Европа мечтала о богатствах Востока, а сухопутное сообщение с ним было значительно затруднено из-за Османской империи. В этих условиях вполне закономерным стал поиск европейцами морского пути — что и стимулировало развитие навигации, астрономии, картографии, оптики. Достаточно вспомнить знаменитый телескоп Галилея. С одной стороны своим появлением это изобретение обязано потребностям морской навигации. А с другой стороны оно произвело в умах европейцев мировоззренческий переворот — и тем самым создало предпосылки для научного мышления и новых открытий.
Шариков: Каким образом?
Борменталь: С помощью телескопа были открыты горы и кратеры Луны, спутники Юпитера, пятна на Солнце, звездный состав Млечного Пути… Все это противоречило упрощенно-идеалистической картине мира, которой Европа придерживалась со времен Аристотеля и Птолемея. Это подрывало авторитет как этих мыслителей Античности (и тем самым укрепляло позицию их новоявленных оппонентов), так и догматов в целом. Таким образом, Галилей является отцом-основателем не только физики (как принято считать из-за открытых им физических законов), но и, в какой-то мере, современной науки как таковой. А сам Галилей, в свою очередь, является порождением единого европейского культурного пространства (латынь с университетами) и поиска морского пути в Индию. Не будем забывать и про великие географические открытия — они также значительно расширили кругозор европейцев и сделали их мировоззрение более раскрепощенным.
Шариков: Поиски морского пути в Индию в этом отношении можно сравнить с тем как величайшие изобретения 20 века были стимулированы военными нуждами.
Борменталь: Вы совершенно правы, в значительной степени многие изобретения 20 века связаны с войной. Атомная энергетика появилась в результате стремления взорвать на территории противника большую бомбу, ракеты нужны, чтобы доставить эту бомбу на его территорию, а компьютеры — рассчитать их траекторию, дешифровать вражеские сообщения и т.д. Даже полупроводники были открыты в ходе работ над радарами и другими радиоустройствами. И так было не только в 20 веке. Компьютеры не появились бы без телефонии и используемых в них реле, а телефония не появилась бы без телеграфа. Который своим распространением во многом обязан наполеоновским войнам.
Ну и наконец в-пятых, не будем сбрасывать со счетов фактор культурного героя (как случайно, без особых исторических предпосылок, появившегося гениального изобретателя) — его роль возможно сыграл и вышеупомянутый Галилей, и Кеплер, и Гуттенберг. Вклад последнего в цивилизационный рывок Европы трудно переоценить — книгопечатание запустило вторую, после изобретения письменности (6-4 тыс. до н.э.), информационную революцию на Земле.
Таким образом, мы имеем целый набор факторов, которые в совокупности стали причиной социально-технологического превосходства Западной Европы над Россией.
Шариков: А вторая беда России?
Борменталь: Многонациональный и многоконфессиональный состав населения. В России мало кто ощущает себя россиянами — на первом месте стоит этническая и религиозная самоидентификация. В первую очередь это относится к мусульманам, особенно с Северного Кавказа. Они часто говорят о братстве между мусульманами (в т.ч. нероссийскими) и необходимости преодолеть в себе этнический шовинизм — братство с другими народами России в лучшем случае игнорируется.
Шариков: А в худшем?
Борменталь: А в худшем разжигается ненависть к евреям (которых много в российской элите), армянам (которых в российской элите поменьше, но зато много в Краснодарском крае и российском шоу-бизнесе), а также к русским (титульной нации, которая всегда и за всё в ответе).
Шариков: Разве это не справедливо и для тех, кого вы считаете объектом неприязни или даже ненависти со стороны российских мусульман? Разве евреям, армянам или даже русским их этнические собратья из других стран не ближе сограждан другой национальности и вероисповедания?
Борменталь: Разумеется ближе — что в очередной раз подтверждает правильность моих слов о разобщенности населения России по этническому и религиозному признаку.
Шариков: Ну хорошо, а как же Запад — разве там нет такого же антагонизма между коренным населением и иммигрантами, преимущественно исламского вероисповедания?
Борменталь: Конечно, и там существует такая проблема. Но западные империи избавились от заморских колоний, поэтому вполне могут закрыть для них свои границы. А Россия по-прежнему является империей, с многонациональным и многоконфессиональным составом вполне коренного населения.