О пользе и вреде религии

Шариков: Ваше отношение к религии, Иван Арнольдович?

Борменталь: Я воспринимаю её как естественную предтечу современной науки, этики, философии, культуры и других столпов человеческой цивилизации — но устаревшую в наше время. Другими словами, «мавр сделал своё дело, мавр может уйти».

Шариков: Величайшее заблуждение?

Борменталь: Это слишком упрощенный взгляд. Человеческий разум во все времена стремился к тому, чтобы 1) найти всему объяснение, 2) построить модель окружающего мира и 3) найти свое место в нем. Сформированное в результате мировоззрение может быть (и в рамках религии безусловно было) наивными и ошибочными, но как справедливо заметил Иван Карамазов, «цивилизации бы тогда совсем не было, если бы не выдумали бога«. Я уже не говорю о культуре. Cum Dederit («Nisi Dominus» Вивальди), Erbarme dich, mein Gott («Страсти по Матфею» Баха), реквием Моцарта — разве появились бы эти шедевры без веры в Бога, или, по меньшей мере, без религии? Опять же не будем забывать огромную роль, которую религия и её институты играли в нравственном воспитании общества.

Шариков: «Если Бога нет, то всё позволено»?

Борменталь: Да-да, снова Иван Карамазов.

Шариков: Разве сегодня это не актуально?

Борменталь: Едва ли, атеисты, по моим ощущениям, ничуть не уступают в нравственности людям верующим. Да и вера в Бога, если и держала людей в каких-то рамках насилия и жестокости, то рамки эти в религиозную эпоху явно были шире, чем сейчас. Нравы сильно смягчились, войны стали намного гуманнее…

Шариков: Гуманнее? Вы серьезно? Две мировые войны с десятками миллионов жертв в одном только 20 веке!

Борменталь: Не путайте массовость жертв, обусловленную новыми технологиями, глобализацией и ростом населения, с преднамеренным истреблением мирного населения. Оно конечно тоже имело место — достаточно вспомнить обоюдные варварские бомбардировки жилых районов немцами и союзниками, не говоря уже о Холокосте и зверствах японцев в Азии. Но как и в случае с колониальным истреблением миллионов туземцев, это в основном была избирательная жестокость — европейские колонизаторы не считали за людей цветных и черных, немецкие национал-социалисты — евреев и цыган, японцы — всех остальных азиатов… Но даже в оккупированном СССР, где была дана установка воевать не так, как в Европе (знаменитое «жестокость на Востоке — благо на будущее»), не проводились разграбления городов и истребление их населения так, как это практиковалось в древности и средневековье.

Шариков: Спорно. Ну допустим…

Борменталь: Нечего и говорить про современные войны. Лет сто, а тем более тысячу, назад невообразимо было представить, чтобы в обществе одной из воюющих сторон поднималось возмущение по поводу жертв среди гражданского населения у противника — а со времен вьетнамской войны это стало нормой. Поэтому военные с политиками находятся под сильным давлением своих сограждан, и им совсем ни к чему проливать лишнюю кровь — тем более, что современные технологии позволяют обходиться точечными ударами.

Шариков: Вернемся к религии — Юнг считал её вполне полезной с точки зрения душевной терапии. Зачем ходить на сеанс к психотерапевту, если можно просто исповедоваться, спрашивал он в одной из своих книг.

Борменталь: Полностью с этим согласен. Но Юнг при этом называл большинство своих современников «людьми средневековья», причем речь у него шла, если не ошибаюсь, об относительно просвещенной Европе — а еще есть несколько менее просвещенные страны в Латинской Америке, Азии, Африке… Сотни миллионов людей живут все равно что в средние века — и подобно средневековым людям нуждаются в религии. Но в ней не нуждаются люди, которые независимо от религии разделяют вполне «религиозную», в кавычках, систему ценностей.

Шариков: Почему в кавычках? А как же «предтеча современной этики»?

Борменталь: Правильнее будет сказать, что в религии оформились этические представления — подобно тому, как сегодня они оформлены в законах.

Шариков: Законы были и раньше…

Борменталь: Конечно были — более того, они на мой взгляд предшествовали и этике, и религии. В том или ином виде законы есть даже в волчьей стае, которая не знает этики с религией. Закон — это некое навязанное силой правило поведение, которое лишь со временем оформляется в нравственный императив, оперирующий понятием «хорошо» и «плохо».

Шариков: В таком случае откуда взялись законы?

Борменталь: От стремления к социальному равновесию. Убийство, кража, изнасилование, прелюбодеяние — все это серьезный повод для конфликта и нарушения этого равновесия. Именно поэтому в архаичных обществах законы распространялись только на своих — а совершить насилие в отношении чужака не возбранялось и даже поощрялось. По мере глобализации законы (и вместе с ними — религиозные нормы с этикой) охватывали все более широкие слои населения — сначала только соплеменников, потом сограждан, потом единоверцев, потом представителей белой расы, потом цветных и черных, потом женщин… По мере того, как в социальные отношения вовлекались новые социальные группы, которые при этом становились достаточно влиятельными, законы с этическими нормами становились все более универсальными, для всех. И лично мне эта социальная функция законов намного понятнее, чем нравственность. Нравственность — это по сути привычка жить по закону, воспринимать его в качестве безусловной нормы поведения, без попытки вникнуть в назначение этой нормы. Так правильно — и всё! Причем даже если принять эти нормы как безусловные, лично мне трудно смириться с тем, что их нарушение — грех.

Шариков: Почему?

Борменталь: Потому что, по моему глубокому убеждению, не существует свободы воли. Поведение всякого человека предопределено его природными качествами и воспитавшей средой — как можно спрашивать со всех одинаково?

Шариков: С точки зрения христиан Бог вероятно и не спрашивает со всех одинаково. «Верен Бог, Который не попустит вам быть искушаемыми сверх сил, но при искушении даст и облегчение, так чтобы вы могли перенести«.

Борменталь: Этот утешительный тезис Павла бесконечно далек от реальности, равно как и притча про человека, который пришел к Богу с жалобой на свой тяжкий крест, а в результате с ним же и ушел — другие оказались еще тяжелее. На самом деле чужие кресты разные — есть потяжелее, а есть ой как полегче. Нетрудно отыскать примеры, где одних людей преследуют беды и несчастья, а другие проживают свой век вполне благополучно. И судя по тому, что одни тяжкие грехи совершают, а другие нет, не каждому его ноша оказалась по плечу.

При всей склонности христиан к поискам рационального устройства в нашем несовершенном мироздании, налицо явная несоразмерность между испытаниями, ниспосланными, с одной стороны, благополучному и крепкому духом человеку, а с другой — неблагополучному и слабому. Разрешить это противоречие можно только разной степенью ответственности для каждого из когда-либо живших на Земле людей. И, например, более сурово спрашивать за супружескую измену с современного датчанина, чем за массовую резню женщин и детей в мирной английской деревушке — с его далекого предка-викинга. Но в этом случае просто теряются какие-либо ориентиры — всё можно списать на неблагополучную среду и дурную наследственность. И будет совсем как в той сказке Евгения Шварца:

И самое обидное, что не я в этом виноват… Предки. Прадеды, прабабки, внучатные дяди, тети разные, праотцы и праматери. Они вели себя при жизни как свиньи, а мне приходится отвечать.

Я могу привести еще более сложный пример, в рамках одной системы ценностей. Имеем двух данов, жителей какой-нибудь скандинавской деревушки. Один истово чтит своих кровожадных богов — и поэтому стал викингом (грабежи, убийства, насилие). Родись он на несколько столетий позже, то был бы столь же истовым христианином, который смело взошел на костер ради своих убеждений — и канонизирован как мученик веры. А какой-нибудь его соплеменник трусоват, и по этой причине предпочитает опасным приключением землепашество на родине. Если бы он родился в эпоху какой-нибудь Тридцатилетней войны, то без особых колебаний перешел бы из протестантизма в католичество. Кто же из них более грешник? Вот и выходит, что грешниками нас делают обстоятельства, причем более грешной может оказаться более нравственная личность, которая придерживается моральных норм своего общества вопреки личным слабостям и страхам.

Шариков: Среди верующих много умных и образованных людей, которые наверняка задаются подобными вопросами — почему же они продолжают верить?

Борменталь: Подозреваю, что большинство людей верит по традиции (семейной, национальной), для них это своеобразная привычка и часть самоидентификации. Многие испытывают такую потребность — так сказать, выдают желаемое за действительное. Все-таки не слишком приятно думать, что впереди небытие… Некоторые, и это самая интересная категория верующих, верят в силу какого-то внутреннего ощущения, которое сродни любви (тоже вполне иррационального чувства). Случается, что такое чувство возникает после какого-то душевного потрясения. А еще они верят потому, что вера для них — набор вполне конкретных нравственных принципов, которым они стараются следовать при любых обстоятельствах.

Вообще же существование Бога не противоречит науке и здравому смыслу. Лично я не верю в него потому, что, как мне кажется, понимаю причину возникновения религии. Но не будем забывать, что практически все великие ученые 16-18 века были верующими людьми. Есть даже гипотеза, в соответствии с которой Западная Европа свой цивилизационный рывок совершила благодаря христианству.

Шариков: Разве религия не противоречит науке? Как же суды инквизиции на Галилеем и Джордано Бруно?

Борменталь: С тем же успехом ученые могли бы сжечь на костре автора какой-то концепции, нарушающей общепринятые в науке представления. Не забывайте, что в спорах с Галилеем и Бруно католические теологи апеллировали не только к Библии и Августину Блаженному, но и к Аристотелю с Птолемеем. Парадокс в том, что физика родилась из стремления Галилея постигнуть законы, по которым Бог устроил мир и управляет им — причем законы строго математические. Вспомним Боэция, христианского теолога поздней античности:

Арифметика … предшествует всем другим … потому, что сам Бог, творец этого мироздания, взял её первой за образец своего мыслеполагания и по её [принципу] устроил всё, что через числа силой творящего Разума обрело гармонию в установленном порядке…

И если бы католические собратья Галилея не переусердствовали в своем консерватизме (впрочем, вполне понятном с учетом противоречия гелиоцентрической системы некоторым библейским догмам), то столь явного конфликта между верой в Бога и наукой не возникло бы. Как он не возник бы в случае терпимого отношения верующих к дарвиновской теории естественного отбора. Если верующие люди не хотят настроить науку против религии, то им придется согласиться с тем, что Библия никак не описывает процесс создания человека. Отрицая превращение условной обезьяны в человека, им придется предложить собственную версию: Бог слепил человека из глины, или может синтезировал его из атомов…

Шариков: Еретические вещи говорите, Иван Арнольдович, как бы не привлекли к ответственности за оскорбление чувств верующих…

Борменталь: Ереси в моих словах не больше, чем в оспаривании эволюции — процесс создания человека в Библии, повторюсь, никак не описан. Но при этом конечно трудно не согласиться, что многие библейские фрагменты науке противоречат, поэтому верующим людям придется пойти на компромисс и перестать подменять веру в Бога верой в Библию. А Библия, как известно историкам, это набор текстов, уходящих корнями в египетскую, шумерскую и прочие древние цивилизации, много раз отредактированный и т.д. Звучит цинично, но верующим людям выгоднее признать, что их первоисточник представляет собой интерпретацию слова Божьего людьми своей исторической эпохи — интерпретацию часто наивную и даже ошибочную. Как там у Михаила Афанасьевича?

…ходит, ходит один с козлиным пергаментом и непрерывно пишет. Но я однажды заглянул в этот пергамент и ужаснулся. Решительно ничего из того, что там написано, я не говорил. Я его умолял: сожги ты бога ради свой пергамент! Но он вырвал его у меня из рук и убежал.

Ну представьте, что современный ученый попал к каким-нибудь шумерам и объясняет им современную космологическую теорию — разве смогли бы они записать её в том виде, как её знаем мы? Да и сам ученый, скорее всего, прибегнул бы к вынужденным метафорам, упрощениям и т.п. Но верующие люди не только не идут на этот компромисс, но и усугубляют свое положение попыткой оспаривания эволюционной теории указанием на какие-то пробелы и противоречия в ней. И хотя абсолютное большинство таких замечаний (по крайней мере из тех, что слышал я) не выдерживают критики, сами по себе белые пятна в теории эволюции её не опровергают.

Шариков: Вера в Бога сегодня — добро или зло?

Борменталь: Вера в Бога — добро, а религия — пожалуй зло. Насколько она объединяет представителей одной религиозной конфессии, настолько разъединяет человечество в целом. Это порождает массу культурно-идеологических конфликтов и чревато серьезными угрозами, вплоть до третьей мировой войны. Объединить людей в одной вере очевидно уже не получится — проще разубедить их в существовании Бога…

Шариков: Выходит и вера в Бога — зло?

Борменталь: Выходит, что так. Во всяком случае вера в какого-то конкретного Бога — христианского, мусульманского, иудейского… Если человек верит в Бога вообще, не увязывая свою веру с конкретной конфессией, то в этом нет ничего плохого. В такого Бога пожалуй и я готов поверить…

Шариков: О как, Иван Арнольдович!

Борменталь: Представьте себе, Полиграф Полиграфович. Вы только вообразите какой рывок совершила человеческая цивилизация за жалкие десять тысяч лет (плюс-минус) своего существования! Это при том, что скорость научно-технического прогресса растет почти в геометрической прогрессии — за последние три-четыре столетия человечество открыло и изобрело больше, чем за всю предшествующую историю. Конечно нет никаких гарантий, что это будет продолжаться бесконечно (или по крайней мере еще несколько столетий или тысячелетий), но такую вероятность исключать нельзя. Особенно с учетом перспектив, открываемых вовлечением в науку все большего числа талантливых людей (которые без современных коммуникаций и урбанизации прозябали бы в глухой провинции), генной инженерии (которая в перспективе может значительно улучшить умственные способности человека) и наконец искусственного интеллекта. Уже сегодня вполне реалистичным представляет сценарий, по которому мы в ближайшие столетия обретем бессмертие, объединим свои сознания в единый в коллективный разум, научимся управлять временем и пространством… Теоретические предпосылки для этого имеются уже сегодня — спустя несколько миллионов лет после появления человека, несколько сотен тысяч лет после появления человека разумного, и несколько тысяч лет после появления человеческой цивилизации. Какого же уровня технологий достигнет схожая с нашей цивилизация, возраст которой насчитывает не тысячи лет, а миллионы или даже миллиарды?..

Шариков: Где же она, откуда взялось «великое молчание космоса»?

Борменталь: Право я не понимаю, почему так много людей удивляется этому обстоятельству. Разумно предположить, что такие цивилизации ушли от нас настолько далеко, что мы им просто неинтересны — ну или интересны в качестве объекта наблюдения, подобно тому как нам интересен какой-нибудь муравейник. Мы же не шлем к его обитателям послов с предложением установить связи… При этом все, что мы называем природой, вполне может оказаться творением высокоразвитых цивилизаций — оно совсем необязательно должно быть идеально круглым, квадратным, блестящим или еще каким. Это могут быть и звезды, и черные дыры с квазарами.

С этой точки зрения отдельно взятый бог представляется вполне закономерным результатом развития цивилизации — в том числе способной создавать целые вселенные. Здесь мы конечно упираемся в хрестоматийный вопрос «А кто создал Бога?» — в нашем случае вселенную, в которой «сама собой» зародилась та божественная цивилизация. Ответа на этот вопрос у меня, очевидно, нет — как у физиков нет ответа на вопрос что было до Большого взрыва. Возможно подобные вопросы недоступны нашему пониманию по той же причине, по какой нашему опыту противоречит квантовая физика. Ну или теория гиперпространства, состоящего из десяти пространственных измерений и одного временного. Насколько двухмерному существу сложно представить трехмерную вселенную, настолько, вероятно, и мы неспособны вообразить такое понятие как бесконечность. Не исключено, что в рамках многомерности не только пространства, но и времени, подобные вопросы просто не возникнут. Как у нас не возникает вопрос где начало у окружности — он просто не имеет смысла.

Шариков: Не слишком ли несовершенен наш мир для того, чтобы быть актом осмысленного творения некоей сверхцивилизации? Возьмем к примеру ту же эволюцию — это результат ошибок, мутаций при делении клеток. Куда эффективнее было бы эволюционировать, осмысленно реагируя на вызовы внешней среды…

Борменталь: С точки зрения разумного начала жизни вопросов конечно куда больше, чем ответов: зачем был создан этот мир и жизнь в нем, почему эта жизнь эволюционирует методом проб и ошибок, и наконец для чего вообще нужна эволюция — не проще ли создать готовые законченные творения? Но на месте Создателя я бы в этих творениях не видел смысла — это все равно что клонировать самого себя, или свои несовершенные версии. Куда интереснее запустить некий процесс с непредсказуемым исходом, который возможно даже превзойдет своего творца совершенством. Как знать — не испытал ли гипотетический Создатель потрясение, услышав Реквием Моцарта…

В качестве более очевидного примера можно привести самообучающиеся искусственные нейронные сети, которые уже сегодня, спустя всего несколько десятилетий с момента появления первых теоретических концепций, значительно превосходят человека в некоторых интеллектуальных задачах (например, в игре го). Человечество возможно уже сейчас стоит на пороге создания искусственного разума, который многократно превзойдет его самого… Несовершенный, казалось бы, механизм биологической эволюции привел к появлению разумной жизни, которая всерьез задумывается об исправлении недостатков этой эволюции — и это только на нашей планете. Вообразите, мсье Шариков, к каким еще результатам эта слепая биологическая эволюция могла привести на других планетах…

Но допуская существование Бога (или богов), я тем не менее уверен, что религиозные верования на Земле возникли не из-за шестого чувства, которым наши дикие предки почувствовали потусторонний мир, а в силу естественного стремления давать всему объяснение. Это свойство человеческого ума наглядно проявляется в конспирологии, когда множество независимых друг от друга и зачастую даже случайных явлений в воображении обывателя подчиняются единому замыслу некоего закулисного мирового правительства или чего-то в этом вроде. В религии таким объяснением служит, например, кара за грехи. Причем никто не объясняет почему Бог наказывает невинных за грехи виноватых.

Это же свойство человеческого ума подводит верующих, когда они пытаются найти рациональное объяснение тому, что с точки зрения иррациональной веры в Бога не имеет смысла — несовершенству нашего мира, несправедливости, злу и т.д. И все это выглядит довольно непоследовательно — то Божья кара настигает злодея при жизни, то откладывается на загробную жизнь. Немногим понятнее почему стихийные бедствия с эпидемиями наказывают невиновных (например, детей) за проступки грешников. Сами христиане принципов коллективной ответственности не придерживаются — означает ли это, что у Бога какая-то своя справедливость? Подчеркиваю — своя справедливость, а не свой суд (которым может судить только Бог — остальные да не судят, и судимы не будут).

Шариков: Да, противоречий многовато — но ведь их хватает и в науке?

Борменталь: Возможно, но в науке к ним принципиально другое отношение — она не закрывает на них глаза и стремится их разрешить. Причем необязательно, чтобы противоречий становилось меньше, они становились менее острыми — напротив, физика 20 века породила вопросов больше, чем физика 19 века. Но при всем этом физика с каждым витком своего развития окружающий мир описывает все более точно. Причем наука на исчерпывающее объяснение и описание окружающего мира не претендует — она к этому только стремится, это всегда недописанная книга. А религия перестала развиваться примерно тогда, когда от неё закономерно отпочковалась наука. И сегодня это не более чем умозрительная философская концепция, которая практически никак не способствует расширению наших представлений об окружающем мире.